"Тот, кто идёт не в ногу, слышит другой барабан."

Кен Кизи «Над кукушкиным гнездом»

Иных персонажей из детства не хочется отпускать. Так и волочишь их за собой со всеми остановками, а если и передаёшь по наследству, то недалеко и неохотно. Они по сей день у меня в быстром доступе: Маугли, Муми-тролль, Том с Геком. Сложно вообразить их взрослыми, да и зачем — они ведь не для этого, наоборот, тем и хороши, что и сейчас отвечают всем твоим лучшим чувствам, а значит внутри покуда цел крестраж тебя шестилетнего.

И всё же вот он, постаревший Гек — Том Уэйтс, самый странный и гротескный персонаж американской сцены, великий фрик, комик par exellеnce, комикс itself и флагман контркультуры. Давно уж нет ни беглых рабов, ни первых пароходов на Миссисипи, а Гек Финн есть и выпиливает такое, что в здравом уме перекрестишься. Затруднительно вообще определить жанр, в котором он обращается к слушателю, но это, в общем, плюс-минус песни — аккорды-то там точно есть. У всей этой затеи торчат уши, выглядит так, словно кто-то взялся сыграть на резиновом утёнке Малера или Рахманинова; этот шкодный старикашка искривил тут всю нотную грамоту, искорёжил вообще всё, до чего смог дотянуться. Браво, Гекльберри, ты всех надул и прикинулся взрослым, иначе сюда было не пропихнуться — так повелось, что стариков и малолеток потрошат тут первыми, особенно если те слышат другой барабан. Ты протащил себя контрабандой. Я мог бы для пущей важности попридержать эту мысль до конца разговора, но давайте уж без дешёвых трюков.

Тому Уэйтсу — семьдесят. Это не пробег и уж никак не износ, а мировоззрение. Он стар как мир, коряв как мир и мудр как мир. Собственно, он и есть целый мир — ибо тут и про стих, и про мысль, и про юмор, и про зубовный скрежет. Его музыка — не вполне музыка, но вполне жизнь, и в ней есть всё — от адских шестерней Судного Дня до счастливых слёз почти околевшего бомжа, которому подали горячий ужин. Это мир звуков и скрипов, в конце концов, в таком ведь мы и живём, и тем ценнее в нём ноты, он густо сплетён из скрежета механизмов и шелеста шин на мокрой мостовой, ветра в кукурузном поле и далёкого паровозного гудка — наш мир, заскорузлый, мятежный и поруганный. Уэйтс удивительно близок и словно скроен из родного пантеона — Высоцкого, Жванецкого, Венечки Ерофеева, Хармса и Хлебникова, — самый русский по духу из американских поэтов-песенников, человек с чудовищной эрудицией и сложнейшим генезисом, вобравший в себя огромные пласты американской и европейской культуры; о нём можно и должно писать только его языком, плясать от его же скособоченных образов, обычный инструментарий тут не годится. Уэйтс в принципе, системно и последовательно выпадает из любых канонов.

Том Уэйтс

Автор Вадим Скардана

Послевоенный ребёнок, идейно Уэйтс навеки застрял в 50-х — хиппи, психоделики, ЛСД, Битлз и Зеппелин прошли навылет. То была «Эйзенхауэровская сиеста», благословенное время беби-бумеров, белых палисадников и платьев в горошек, первое настоящее затишье страшного ХХ века. Выжившие на войне опомнились и поперёк жуткого своего опыта зажили, наконец, мелкими житейскими радостями. Страна уцелела, и праздничная эта, с чистого листа жизнь кодировала многих детей его поколения навсегда. Этот запас оптимизма пригодится: вскоре будут Корея и Вьетнам, «Охота на Ведьм», Карибский Кризис — они ещё успеют набить шишек, и каких. Время больших надежд не длится долго — хоть где и хоть когда, умный режиссёр Питер Богданович зафиксирует это в прекрасной картине «Последний киносеанс».

Он появился на свет 7 декабря 49 года — в годовщину Перл Харбора, в Помоне, Калифорния. Отец учил испанскому, но, увы, не сына — к его десяти годам родители уже развелись. Густой сленг в ранних песнях Уэйтса не должен вводить в заблуждение: он рос из тогдашнего образа жизни, а не из среды, где он воспитывался. У него норвежские по матери и ирландские по отцу корни — что тут скажешь, сами гены подтасовали так, чтобы без музыки и историй не обошлось. «Дебоширы и пьянь со стороны отца, святоши и проповедники — по материнской линии», — примерно так сам Уэйтс объяснял свою родословную.

С самого начала асоциальный тип, Том не то чтобы искал компанию, скорее понятийную шкалу, ориентиры. Битники, чьей Библией была «В дороге» Джека Керуака, облюбовали «Сити Лайтс» — букинистический магазин в Сан-Франциско. Уэйтс, по сути, вырос на этой книге и позже вернул должок песней «Jack & Neal». Керуак, чего уж там, был тот ещё фрукт — буддист, торчок, левак и женоненавистник, но глас поколения редко принадлежит этически безупречным персонажам. Остальные тоже запоминались: поэт и гомосексуал Аллен Гинсберг, застреливший жену писатель Уильям Берроуз, позже сделавший с Уэйтсом альбом «Biack Rider»(1994), севший за громкое убийство аристократ Люсьен Карр. Ценностно Том вполне воспринимал их доктрину, но, будучи сильно младше, годился многим в сыновья и ни с кем особенно не водился, его ещё тогда занимали эстрадники: комики Ленни Брюс и Перри Комо, Френк Синатра; черные блюзовые исполнители Ледбелли и Хаунд Дог Тэйлор, певец и шоумен Скриминг Джей Хокинс и великий Сачмо, позднее Джеймс Браун и белый авангардный музыкант Капитан Бифхарт — во многом созвучный самому Уэйтсу персонаж.

Битники, бунтуя против мещанских ценностей, возводили странствие в культ, это был вроде как способ познания себя и мира. Бунт больше напоминал побег, да по сути и был им, до прямой конфронтации дело у них почти никогда не доходило. Хиппи, при всём декларируемом пацифизме, оказались позже много радикальнее, вставая в оппозицию к самим устоям капитализма, это было уже откровенно левое движение — от начала и до конца. Влево Уэйтса никогда особенно не кренило, но сидеть на месте он не мог. Рупором той и другой среды по большей части были дети среднего класса — Леннон, Джоан Баэз и Джим Моррисон, реже — выходцы из семей буржуа, как Дилан. Из всех перечисленных Уэйтс наиболее честно оплатил имидж биографией. Дилан пел о бесконечных дорогах и поездах, Том в самом деле бродяжничал и жил в остове заброшенного авто. В одной из самых исповедальных своих песен «Foreign Affairs» Уэйтс, избегая конкретных личных обстоятельств, напрямую касается настроя, идейной подоплёки странствий.

Следующей остановкой был Лос Анджелес, кафе «Трубадур», где пели Крис Кристоферсон, Линда Ронштадт и Дон Хенли, наездами выступали англичане Fairport Convention и Led Zeppelin, откуда за скандал взашей вытолкали самого Леннона.

Американский фолк был тогда не просто стилем, а идейной средой со своими правилами, кафе по факту стало центром её притяжения, тут до 67 года даже запрещались электроинструменты. Здесь проводили дни основатель лейбла Asylum Давид Геффен, открывший миру Eagles, и легендарный менеджер Заппы и Пита Сигера Херб Коэн. По тем временам клуб был довольно рисковой затеей: фолк напрямую соотносили с красным знаменем, и не без оснований.

В этот период Уэйтса часто сравнивают с Диланом, но кроме некоторого сходства в тембре в них было немного общего. Что по-настоящему роднило Тома с Бобом, так это отменное чувство юмора; у рокеров всё было замороченно и напыщенно, Уэйтс же выражал мысль вполне внятно и часто глумливо, и, как всякий приличный пятидесятник, наркоте стабильно предпочитал алкоголь. Дилан на тот момент слыл уже полубогом, с кучей подражателей, Уэйтс — только проявлял себя и на все попытки назвать его вторым Диланом отвечал, что и первый ещё в силе и вполне неплох.

Уэйтс записал тогда 3 альбома: «Closing Time» (1973), «The Heart Of Saturday Night» (1974) и концертный «Nighthawks at the Diner» (1975), где явил себя как тапёр и рассказчик баек. И хотя тут вполне уже просвечивал блюз, это был скорее репертуар ночных клубов рабочей окраины, нежели песни, сопровождающие полевые работы. При всей нарочитости исполнения, как музыкант Том был достаточно гибок и цеплял ещё и обширную, ориентированную на джаз аудиторию. Далее этот аспект в его музыке был всё более заметен. В зачётке важна первая страница: чем бы не обогащал в дальнейшем своё творчество Уэйтс, как бы не расширял он свой арсенал, этот имидж ночевавшего за сценой помятого тапёра в стоптанных ботинках, пыльном костюме и шляпе набекрень всегда уже оставался при нём. Таким его запомнили быстро, хотя ничто ещё не предвещало, что вздрюченный псих, орущий дурным голосом песни о бензоколонках, станет столпом американской контркультуры. Трамплином, как ни странно, сработал Лондон.

Отель Тропикана, где, было дело, гостили Моррисон и Джоплин, принял Уэйтса с Рикки ли Джоунс* на время Лондонских гастролей 76 года. Здесь Том подредактировал манеру, стал звучать на октаву ниже, обрёл голос туберкулёзника и написал большинство песен к альбому «Small Change» (1976). Следующие 4 пластинки он выпустил в том же стиле. Со времён Битлз британский музыкальный десант в США был обычным делом, но обратный трафик шёл жидковато: переехали Хендрикс и Пол Саймон, тепло приняли прекрасных мелодистов Бич Бойз, но то были эпизоды. Уэйтс, что удивительно, имел скорее английский, Диккенсовский взгляд на ночной город, с притонами, мотелями, этническими гетто и душегубами в подворотнях, — взгляд жутковатый, с оттенком готики. В нём жило это детское ожидание святочных чудес, но творились они, как правило, на контрапункте — в угрюмом и опасном месте. Это был хороший, пропорциональный сплав чужого и знакомого: роком британцев было уже не пронять, но джазом — вполне, а к страшненьким байкам они были привычны, и Том пришёлся ко двору, звуча как Армстронг в миноре. Он был вполне поэт и всегда умел добраться до деликатных струн, говоря высоким слогом о низких вещах.

Нью Йорк дал Уэйтсу и славу, и жену, а всё потому, что пригласил его туда сам Коппола. К тому времени режиссёр обзавёлся собственной кинотудией Zoetrope и, ни много ни мало, зазвал Тома писать саундтрек к новой картине. Что до жены, ею стала корректор-консультант сценариста, ирландка Кэтлин Бреннан. Вышел долгий и гармоничный союз, с совместным авторством, он длится и по сей день. Уэйтс неоднократно говорил, что всеми своими последующими метаморфозами обязан её, Кэтлин, отменному музыкальному вкусу и огромной коллекции грампластинок. Поначалу, впрочем, всё шло довольно плавно — добавились электрогитары, щётки сменили ударные, возникли конгас**, звучание альбомов постепенно стало жёстче, в том числе из-за предметов, с музыкой не связанных никак.

Начало кинокарьеры Уэйтса случилось у того же Копполы — крошечная роль бармена в фильме «Бойцовая рыбка» с молодым Рурком. В дальнейшем он появляется на экране довольно часто — почти всегда у лучших режиссёров: в «Down by law» у Джармуша, «Ironweed» у Бабенко, «Cotton Club» у Копполы; Терри Гиллиам снял его в эпизоде фильма «Король-рыбак» и дал одну из главных ролей в «Воображариуме доктора Парнаса». Его музыка удивительно кинематографична, и кроме цельных саундтреков к «Night on Earth»(1992) Джармуша и Копполовскому «One from the Heart»(1982) Уэйтс писал по одной вещи к «12 обезьян» («Earth Dead Screaming»), «Поллок»(«The World Keeps Turning»), «Тигр и снег» («You Can Never Hold That Spring»), исполнял «Sea of Love» своего кумира Синатры для одноимённой картины с Аль Пачино; на его счету собственные мьюзиклы «Frank’s Wild Years», «Alice» и «Blood & Money» и даже опыт выступления с Кронос Квартет. Слово «хит» скверно липнет к Уэйтсу, и всё же его «Jersey Girl» в исполнении Спрингстина иначе не назовёшь; с таким багажом восьмидесятые он встречает уже в статусе мегазвезды.

С годами абсурд бытия всё очевиднее, и в Уэйтсе всё более проступает Хармс: и в названиях альбомах и в их стилистике рулит Неевклидова геометрия, перпендикулярная, сбитая набекрень логика. Его группа звучит как «оркестр с мусорной свалки». Это его собственный отзыв, точнее тут не скажешь. Все ноты чуть искажены, но нет ни одной фальшивой — отныне и во веки веков. Не зря за него мгновенно ухватился Island — британский лейбл, всегда удивительно чуткий к любым новшествам и экспериментальной музыке от Jethro Tull и King Crimson до Боба Марли. В его стилистику вплелись темы Парижского кабаре и театра Веймарской республики Брехта и Вайля, мелодии еврейских местечек, испаноязычного гетто, тарантеллы, кубинского танго времён Батисты; появились духовые из новоорлеанских похоронных оркестров, аккордеон, кларнет, фисгармония, toy piano, даже полицейский мегафон. Лучшая пластинка тех времён — «Rain Dogs»(1985), — во всех смыслах отчаянный, радикальный альбом, от заглавия до аранжировок. Дождь смывает запахи, и бездомные псы после ливня, теряя все ориентиры, рыщут стаями в поисках привычной делянки. Неподготовленный слушатель зависает примерно в том же состоянии: все его понятия и опыт идут лесом и сливаются в момент, надо начинать с нулевой отметки и в чужой системе координат. Иногда Уэйтса сносит в сторону откровенного лязга и индустриальных шумов, иногда — в сторону слезливых покаяний. Порою то, что он поёт, — почти молитва. Он как хороший любовник — работает попеременно: то нарочито грубо, то нежно.

Наждачный вокал Уэйтса продирает до печёнок, но мало кто может быть так пронзительно лиричен: я до сих пор боюсь завыть и разрыдаться в голос, слушая простенькую, сделанную буквально двумя мазками, полутораминутную «Soldier’s Things». Позже у Тома всё ярче зазвучит нота нищей сельской глубинки — американской и ирландской, — смесь кабацких баллад, песен из прибрежных таверн, нетрезвых гимнов, госпелов и сиротских всхлипов. Он всегда был в полшаге от панк-хулиганства, и отвязные ирландские алкаши Pogues недаром признали его за своего. Уэйтс, который за словом сроду в карман не лез, платил взаимностью: «… играют как солдаты в увольнительной и выглядят как персонажи Босха на Титанике. От них укачивает». В Чикаго, куда Уэйтс зазвал группу на свой мюзикл «Frank’s Wild Years», они учинили трип по ночным барам с песнями, и — о, ужас! — втянули маму Тома.

Возраст ему идёт. Он пропустил всю свою жизнь сквозь кривое зеркало, и законы времени, хочется думать, тоже пройдут здесь как-нибудь по касательной, не особенно его зацепив. Уж очень не лезет он ни в какой формат и всегда вращал мир на своих условиях. «Выглядит как бомж, движется как горбун и поёт как собака», — писал о нём один американский журналист. Вот только ничего честнее и лучше про всех нас я не слыхал — добавлю я от себя.

*тогдашняя пассия Тома

**высокие кубинские барабаны для игры ладонями

Специально для Whisky Rooms Вадим Скардана

➜ Читать полную версию сайта